Неточные совпадения
Александр захотел видеть Витберга. Долго говорил он с художником. Смелый и одушевленный язык его, действительное вдохновение, которым он был проникнут, и мистический колорит его убеждений поразили
императора. «Вы камнями говорите», —
заметил он, снова рассматривая проект.
Но виновный был нужен для
мести нежного старика, он бросил дела всей империи и прискакал в Грузино. Середь пыток и крови, середь стона и предсмертных криков Аракчеев, повязанный окровавленным платком, снятым с трупа наложницы, писал к Александру чувствительные письма, и Александр отвечал ему: «Приезжай отдохнуть на груди твоего друга от твоего несчастия». Должно быть, баронет Виллие был прав, что у
императора перед смертью вода разлилась в мозгу.
— О, дитя мое, я готов целовать ноги
императора Александра, но зато королю прусскому, но зато австрийскому
императору, о, этим вечная ненависть и… наконец… ты ничего не смыслишь в политике!» — Он как бы вспомнил вдруг, с кем говорит, и замолк, но глаза его еще долго
метали искры.
— Убирайся к черту! — визгливо закричал на него Ромашов. — Убирайся, убирайся и не
смей заходить ко мне в комнату. И кто бы ни спрашивал — меня нет дома. Хотя бы сам государь
император пришел.
Но без
императора всероссийского нельзя было того сделать; они и пишут государю
императору нашему прошение на гербовой бумаге: «Что так,
мол, и так, позвольте нам Наполеондера выкопать!» — «А мне что, говорит, плевать на то, пожалуй, выкапывайте!» Стали они рыться и видят гроб въявь, а как только к нему, он глубже в землю уходит…
Дабы не допустить его до суда тех архиерейских слуг, коих великий
император изволил озаглавить „лакомыми скотинами“ и „несытыми татарами“, я призвал к себе и битого и небитого и настоятельно заставил их поклониться друг другу в ноги и примириться, и при сем
заметил, что дьякон Ахилла исполнил сие со всею весьма доброю искренностью.
Говорили, будто бы
император Николай Павлович знал, куда Бобров девает свое жалованье, и из уважения к нему не хотел
замечать его неряшество.
Рыжов опять
заметал страницы и указал новое место, которое все заключалось в следующем: «Издан указ о попенном сборе. Отныне хлад бедных хижин усилится. Надо ожидать особенного наказания». И на поле опять отметка: «Исполнилось, — зри страницу такую-то», а на той странице запись о кончине юной дочери
императора Александра Первого с отметкою: «Сие последовало за назначение налога на лес».
Когда Баян, князь аварский, страшный для
императоров Греции, потребовал, чтобы славяне ему поддалися, они гордо и спокойно ответствовали: «Никто во вселенной не может поработить нас, доколе не выдут из употребления
мечи и стрелы!.
Император Александр, по вступлении на престол, вспомнил о Радищеве и,
заметивши в сочинителе «Путешествия» «отвращение от многих злоупотреблений и некоторые благонамеренные виды», определил его в Комиссию составления законов и приказал ему изложить свои мысли касательно некоторых гражданских постановлений.
— Это все анамиты уничтожили, чтобы не досталось нам! —
заметил лейтенант и, помолчав, неожиданно прибавил: — Грустно все это видеть… Пришли мы сюда, разорили край… вели долгую войну против людей, которые нам ничего дурного не сделали… Наконец, завладели страной и… снова будем ее разорять… И сколько погибло здесь французов!.. Все наши госпитали переполнены… Лихорадки здесь ужасны… в три дня доканывают человека… И, подумаешь, все это делается в угоду одного человека, нашего
императора…
Меня повезли, но не в Москву, а куда-то далеко, на персидскую границу, и там
поместили у одной образованной старушки, которая, помню я, говаривала, что она сослана туда по повелению
императора Петра III.
Но он не унывал, ибо он очень уж
смело рассчитывал на самого
императора Николая Павловича.
Император заметил, что он никогда не видел ничего подобного!
Голицын, вне себя от потери обожаемого монарха, не скрыл своего отчаяния и по поводу происшедшего. Он
смело стал укорять великого князя за присягу, данную Константину, торжественно отрекшемуся от своих прав на престол. Он самым энергичным образом настаивал на том, чтобы великий князь сообразовался с волею покойного
императора и принял принадлежавшую ему корону.
Другое указание встречается в любопытном рассказе французского историка Биньона о кампаниях 1812–1815 годов. Он говорит, что после занятия Москвы французами, Александр I впал в некоторое уныние.
Заметив это, Аракчеев осмелился напомнить ему о здоровье, на что
император ответил ему...
Все было оживлено, все ликовало, и центром этого оживления был
император Павел Петрович, с лица которого, как успели
заметить все, во все пребывание его в Москве, не сходила довольная улыбка.
Случалось часто, что
император на этих балах подолгу беседовал с митрополитом, разговаривая с ним по латыни и ласково подсмеивался над ним,
замечая ему о том соблазне, который он производит в своей пастве своим появлением среди танцующих.
Но более всего Петр Федорович, который по меткому выражению императрицы Екатерины, «первым врагом своим был сам», вредил себе своим отношением к жене. Став
императором, он тотчас же
поместил ее с семилетним Павлом на отдаленный конец Зимнего дворца, в полном пренебрежении. Ей даже не давали любимых фруктов. Подле него появилась Елизавета Романовна Воронцова, в блеске придворного почета, и ее высокомерный тон оскорблял даже посланников.
Император не скрывал своего к ней расположения и грозил жене монастырем.
— Ну, так что же! — прервал его Николай Павлович. — Я умру с
мечом в руке, если угодно Богу, и предстану перед Ним с чистою и спокойною совестью. Если буду
императором хоть один час, то покажу, что был этого достоин.
Император тотчас же снял
меч.
Каждый из желавших объясниться с государем, имел право являться в приемную три воскресенья с ряду, но если в эти три раза государь делал вид, что он не
замечает просителя или просительницы, то дальнейшее их появление в его воскресной приемной не только было бесполезно, но и могло навлечь на них негодование
императора.
22 июля был бал в Петергофе и еще тогда все
заметили тяжелое настроение
императора.
Пропустив мимо себя всю процессию,
император шагом возвратился домой. Все сопровождавшие его молчали и слышали, как он несколько раз про себя
заметил...
— На этот раз
меч рыцаря переломится о закон и слово
императора.
В этот день Вена почти опустела — все повалили в Шенбрун, где встречал русскую колонну
император Франц. Не будучи сюда приглашен, Александр Васильевич сидел в карете и смотрел оттуда на войска. Франц
заметил его и предложил ему верховую лошадь. Суворов сел верхом и рядом с
императором смотрел проходившие войска.
— Удивительно, что все сделанное Тоттом, достается мне в руки, —
заметила она, обращаясь к австрийскому
императору. — Он изготовил 200 орудий в Константинополе — они все принадлежат мне. Он украшал этот дворец цветами — они мои. Странная судьба!
Известие об этом взволновало Берлин: армия и народ заговорили о
мести; тогда Фридрих-Вильгельм, подчинившись общему влечению нации, дозволил армии Кутузова вступить в прусскую Силезию; вскоре
император Александр отправился в Берлин, и свидание его с Фридрихом-Вильгельмом положило начало их многолетней дружбе.
— Ну, ну, хорошо! — сказал старый граф, — всё горячится… Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в
императоры. Что ж, дай Бог, — прибавил он, не
замечая насмешливой улыбки гостьи.
Жилинский, видимо, не радостно принял это новое русское лицо в свой кружок и ничего не сказал Ростову. Борис, казалось, не
замечал происшедшего стеснения от нового лица и с тем же приятным спокойствием и застланностью в глазах, с которыми он встретил Ростова, старался оживить разговор. Один из французов обратился с обыкновенною французскою учтивостью к упорно молчавшему Ростову и сказал ему, что вероятно для того, чтоб увидать
императора, он приехал в Тильзит.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к
императору и
смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели
император даст еще дивизию.
Император Александр всегда
замечал ее на балах, сколько раз танцевал с ней.